Источник: Электронный каталог отраслевого отдела по направлению «Юриспруденция»
(библиотеки юридического факультета) Научной библиотеки им. М. Горького СПбГУ

• И. Е. Фарбер, Правосознание как форма общественного сознания, изд. "Юридическая литература", М., 1963, 205 с. :[Рецензия].
  Мицкевич, А. В.
  

  И. Е. Фарбер, Правосознание как форма общественного сознания, Изд. «Юридическая литература», М., 1963, 205 с.

  Книга И. Е. Фарбера посвящена исследованию актуальной темы советской юриди­ческой науки. Изучение проблем правосознания тесно связано с задачами коммунистиче­ского воспитания и укрепления законности. Оно имеет важное значение и для теорети­ческой разработки основных научных категорий о сущности права, его взаимодействии с нравственностью, политикой, различными формами общественного сознания.

  Освещаемые в книге проблемы правосознания как отражения общественного бытия, структуры правосознания, его соотношения с другими формами общественного созна­ния — это по своему существу проблемы философии. Вместе с тем решение этих проб­лем применительно к правовому сознанию органически входит в предмет теории госу­дарства и права как методологии юридических наук. В работе делается попытка широ­кого применения философских категорий к одной из проблем теории государства и права.

  Такой подход к исследованию правосознания привел автора к ряду заслуживающих внимания теоретических выводов.

  Исходными вопросами исследования являются положения о предмете правосозна­ния и правосознании как о части надстройки (гл. I). И. Е. Фарбер дает в основном пра­вильную трактовку вопросам происхождения и развития правосознания в истории обще­ства, зависимости правосознания от экономических отношений, в конечном счете определяющих содержание правовых взглядов общества. Он выделяет при этом спе­цифику правовых категорий, которые отражают «социальную потребность общества в общественной дисциплине..., потребность регулировать поведение и тем самым вносить порядок и устойчивость в общественные отношения» (с. 24). Эта потребность выходит за рамки производственных отношений, хотя и определяется ими. Отсюда И. Е. Фарбер делает правильный вывод, что правосознание отражает, наряду с экономическими, и по­литические, моральные, семейные, личные и иные общественные отношения, но с одной их существенной стороны — со стороны поведения, действий людей (с. 24, 28).

  Заслуживает внимания и рассмотрение в книге специфических категорий правосоз­нания, к которым здесь отнесены права и обязанности, закон и законность, суд и право­судие, преступление и наказание и др. (с. 24 и сл.).

  Автор стремится обосновать многообразие различных элементов юридической над­стройки, которая охватывает правосознание, право и правоотношения, законность, пра­восудие, и освободиться от формулы Сталина, сводящей все элементы надстройки к взглядам и учреждениям. Он показывает, что такие юридические явления, как право­творчество, нормы, правоотношения, правосудие, законность и г. п., нельзя свести ни к категории «взглядов», ни к категории «учреждений» (с. 36—39). Но далее И. Е. Фарбер утверждает, что правосознание также «отражает нормы права, правоотношения, закон­ность и т. п.», поскольку эти элементы юридической надстройки существуют в реальной действительности, составляют своего рода «юридическое бытие» (с. 40—41).

  Нет сомнения, что в правосознании выражены взгляды и представления о различ­ных юридических явлениях, существующих в общественной практике под воздействием права и его применения. Однако предметом отражения, в философском понимании отра­жения общественного бытия в общественном сознании, всегда выступают общественные отношения, которые скрываются за юридической оболочкой правовых норм, судебных решений и других правовых явлений. Эта юридическая оболочка выражается в правовых понятиях, но не определяет их существа, что справедливо отмечает автор на с. 22. За правовыми представлениями о законе, правоотношении, законности, о юридической практике всегда в конечном счете стоят интересы тех или иных классов или общества в целом, определенные экономические, политические, бытовые и иные «реальные» отно­шения людей. Они и составляют предмет отражения правосознания. Что же касается всех явлений надстройки, которые И. Е. Фарбер относит к «юридическому бытию», то они влияют на правосознание, взаимодействуя с ним, и сами выступают как определен­ный продукт общественного сознания, как его «состояние», непосредственно воплощен­ное в практической деятельности людей [1].

  144

  Представляется, что ошибка И. Е. Фарбера в определении предмета правосознания проистекает из неправильного понимания философского положения о том, что каждая форма общественного сознания имеет свой особый предмет, что предметом политиче­ских взглядов являются политические отношения, а предметом правосознания — право­вые, нравственного сознания — моральные отношения. Но если политические отношения как наиболее концентрированное выражение экономических взаимоотношений классов, наций и народов действительно предшествуют политическому сознанию, то этого никак нельзя сказать о правовых и моральных отношениях [2]. А какая область отношений со­ставляет особый «предмет» философии, искусства? На этот вопрос едва ли можно найти успешный ответ.

  Более правильно искать специфику предмета той или иной формы общественного сознания не в особой сфере отношений, а в той их стороне, в том аспекте, которые поро­ждают «отпочкование» философии, права, искусства, морали друг от друга. Для права и морали такой аспект правильно выделен И. Е. Фарбером — это действия, поведение людей. Но прибегнув к поиску «особого предмета» правосознания, он пришел, на наш взгляд, к смешению его реальной, социально-экономической и политической основы (предмет отражения) с тем «состоянием» правосознания, которое оно получает в про­цессе своего непосредственного воплощения в общественной практике,— с нормами пра­ва, правоотношениями и другими явлениями правовой надстройки.

  Одним из центральных положений книги И. Е. Фарбера является обоснование кате­гории правовой психологии, под которой он понимает «более или менее массовое рас­пространение мыслей (идей, понятий, представлений), чувств, убеждений, привычек и мотивов юридически значимых волевых действий...» (с. 70). Это новое для советской правовой науки положение обстоятельно аргументировано в книге.

  Автор стоит на правильных позициях необходимости изучения общественной пси­хологии марксистско-ленинской наукой (с. 5—6). В книге дана глубокая критика бур­жуазных психологических концепций правосознания, низводящих правовую психологию до иррациональных и интуитивных начал, видящих правосознание либо только в инди­видуальной психике человека, либо только в «бессознательных инерциях», к которым сводится «коллективное сознание» масс (с. 49—55, 72, 82—89).

  И. Е. Фарбер рассматривает правовую психологию с классовых позиций, раскрывает ее социальное содержание, связь с идеологией, отрицает интуитивные начала правовых эмоций (с. 69 и сл.).

  И. Е. Фарбер стремится показать, что чувство справедливости, осуждения преступ­ления имеет большое значение для укрепления правопорядка и законности, и обосно­вывает тезис о том, что причины преступности в советском обществе связаны с живу­честью пережитков буржуазной, частнособственнической психологии (с. 70—82).

  Автору не удалось, однако, доказать, что элементы общественной психологии «в об­ласти правовых отношений» представляют собой особую категорию правосознания, а не категорию морали.

  Правильно указывая на приоритет рационального момента в формировании обще­ственной психологии, он не учитывает того, что чрезвычайно важно подчеркнуть не ра­ционально-психологическую, а идеологическую сторону правовых представлений. Конеч­но, для укрепления правосознания масс имеет большое значение укрепление чувства справедливости закона, выносимых судом решений и т. п. Однако правильное направле­ние этих чувств возможно только на базе идеологической закалки и воспитания масс. Выделение же особой категории правовых чувств, по нашему мнению, ведет, вопреки желанию автора, к снижению идеологического значения правового сознания в условиях социалистического общества.

  В книге И. Е. Фарбера дан обстоятельный анализ правосознания как правовой идео­логии (§ 3 гл. II). Здесь он правильно подчеркивает, что правовые идеи отражают существенные, необходимые связи в правовой надстройке, что в правовой идеологии выражаются интересы и потребности класса (или всего общества) (с. 95—96), что науч­ное сознание, идеология необходима для целей построения коммунизма (с. 99).

  Интересными страницами книги являются те, где говорится о народности социали­стической правовой идеологии, о соотношении познавательной и идеологической тен­денций в развитии социалистического правосознания и где на первое место выдвигается значение идеологического, партийного принципа правосознания (с. 98—196). Однако когда И. Е. Фарбер переходит к практическим задачам правового воспитания, то центр его внимания переносится на воспитание чувства справедливости, уважения к закону, пра­вовой культуры (с. ИЗ—119). И. это было бы правильно, если бы воспитание подобных чувств рассматривалось как составная часть морального совершенствования человека. Но у автора — это особая задача воспитания «правовых чувств».

  В целом удачно излагается взаимодействие правосознания с другими формами общественного сознания.

  145

  Большой интерес представляет и анализ соотношения правосознания и философии (§ 2 гл. III), что в юридической литературе до сих пор не было разработано. Автор раскрывает здесь вопрос о специфических методах юриспруденции как конкретизации диалектики в применении к праву (с. 152—159), о месте формальной логики в процессе толкования закона и ее органическом сочетании с марксистской диалектикой (с. 161— 164). Вместе с тем разрешение вопроса о соотношении правосознания и философии не выходит за пределы проблем методологии науки о праве и уже известного вопроса о толковании закона.

  Думается, что взаимодействие марксистской философии и социалистического право­сознания гораздо шире. Оно охватывает прежде всего значение формирования научного мировоззрения масс для укрепления правосознания и законности, для создания глубо­ких убеждений в необходимости общественной дисциплины и организации на базе овла­дения широкими массами трудящихся основных законов общественного развития, зако­номерностей перехода от социализма к коммунизму. Но эта сторона формирования научного мировоззрения осталась в книге не раскрытой.

  Говоря о взаимодействии права и морали, И. Е. Фарбер правильно подчеркивает единство правовых и нравственных требований в условиях социализма, отмечая, что здесь не может быть «различных систем морали и противостоящих друг другу классо­вых типов правосознания» (с. 171). Различия между правом и моралью он видит в несовпадении моральных и правовых категорий и соответствующей оценки поведения, в способах обеспечения моральных и правовых требований (с. 174—178).

  Однако И. Е. Фарберу не удалось показать, в чем состоит различие права и мора­ли по их содержанию. Его нельзя свести к различиям категорий и средств оценки пове­дения людей, показывающим, как воздействуют право и мораль на одни и те же связи и отношения людей, но не отвечающим на вопрос: на что, на какие стороны обществен­ных связей они воздействуют? Между тем есть такие стороны общественной жизни, где в настоящее время необходимо право и где моральные критерии могут лишь взаимо­действовать с правовыми, но не заменять их. Мы имеем в виду организационные и хо­зяйственные отношения, регулирование которых и при коммунизме потребует, наряду с моральными, каких-то отличных от них «организационно-хозяйственных» норм. Эту сторону вопроса явно упускает из виду автор.

  И. Е. Фарбер отрицает также значение внутреннего убеждения как характерного средства обеспечения норм морали. В социалистическом обществе, по его мнению, «про­водить различия между мотивами соблюдения норм морали и права практически невозможно» (с. 171). Конечно, добровольное соблюдение норм подавляющим боль­шинством членов общества — характерная черта социалистического права и правосоз­нания в отличие от буржуазного права и правосознания. Но по своей природе (и про­исхождению) внутреннее убеждение в справедливости правил поведения, добровольное их соблюдение — это моральные качества людей. В развитии и укреплении этих качеств нельзя не видеть одну из главных линий сближения социалистического права и комму­нистической нравственности и основу будущего отмирания права в коммунистическом обществе. Поэтому и по своей исторической тенденции внутренние стимулы неуклонного соблюдения правил поведения есть атрибут морали, а не права.

  Книга И. Е. Фарбера завершается главой «Определение правосознания», где под­водится итог всей работы. Рассмотрев здесь развитие в советской науке взглядов на понятие и предмет правосознания, автор приходит к отрицанию мировоззренческого характера правосознания, критикует чрезмерное расширение его предмета, данное в определении Вышинского (с. 193—195). Думается, что положение об особом содержа­нии правосознания, отличающем его от мировоззрения, в общем правильно, хотя и не следует отождествлять мировоззрение с философией, как это делает И. Е. Фарбер. Но несомненно, что марксизм не знает «юридического мировоззрения», в котором вопло­тился идеализм буржуазного сознания.

  Отмечая в качестве главного недостатка определений правосознания в советской литературе — сведение его только к правовой идеологии, автор формулирует пять основных признаков правосознания и дает следующее его определение: «Правосознание есть форма общественного сознания, представляющая собой совокупность правовых взглядов и чувств, обладающих нормативным характером и включающих в себя как знания правовых явлений, так и их оценку с точки зрения классовой (или общенарод­ной) справедливости, а также и новые правовые требования, отражающие экономические и политические потребности и интересы общественного развития» (с. 204—205). В целом это определение представляется шагом вперед в научном понимании правосознания. Но едва ли можно согласиться с тем, что правосознание само по себе регулирует обще­ственные отношения (с. 196, 203 и сл.). Регулятором общественных отношений высту­пают не представления о правах и обязанностях, а правовые нормы, установленные государством. Этим правосознание и отличается от морали, где сами взгляды являются правилами поведения.

  Кроме этих спорных моментов, отметим и два явных недостатка определения.

  Во-первых, в определении не до конца раскрыта специфика правосознания. «Оценка с точки зрения классовой (или общенародной) справедливости» может рассматриваться

  146

  и как моральная оценка правовых явлений. Для правосознания характерна, по нашему мнению, оценка в правовых категориях—законности, правомерности, необходимости юридического закрепления государством тех или иных общественных отношений. Хотя значение юридических категорий рассматривается в работе, раскрыть юридическую спе­цифику правовых представлений о нормах, правах и обязанностях нельзя, не подчер­кивая их связь с возможностью государственного принуждения. Автор не подчеркивает эту специфику правосознания в своем определении.

  Во-вторых, недостатком определения является его концовка. Далеко не всякие правовые взгляды и чувства отражают «потребности и интересы общественного разви­тия». Этого ни в коей мере нельзя сказать о современном правосознании буржуазии, в особенности ее монополистических кругов, о пережитках частнособственнической пси­хологии в советском обществе.

  В краткой рецензии мы не смогли дать читателю полного представления о книге И. Е. Фарбера. В ней немало и других, не затронутых нами положений, мыслей, она богата обобщением большого теоретического материала, острой критикой буржуазных теорий и т. п. Все это несомненно вызывает к ней большой интерес, и не только со сторо­ны юристов, но и со стороны философов.

  [1] О категории «состояние сознания» в указанном выше смысле см. А.К. Уледов, Общественное мнение советского общества, Соцэкгиз, М., 1963, с. 45 и сл.

  [2] Кстати, это в какой-то мере объясняет, почему политическая идеология является определяющей по отношению ко всем другим формам общественного сознания.

  Канд. юрид. наук А. В. Мицкевич

Информация обновлена:22.12.2004